Все мое детство, до одиннадцатилетнего возраста, я прожил с моим отцом в Петербурге, в большой казенной квартире на Выборгской стороне, в доме Михайловского артиллерийского училища 3. Перед моими окнами были запасные пути соседнего Финляндского вокзала 4 , с красными товарными вагонами и длинными железнодорожными складами, а на горизонте виднелся тонкий силуэт Смольного и серебрилась полоска Невы. Вдали высились заводские трубы, и ранним утром я любил прислушиваться к протяжным и печальным фабричным гудкам. Мне интересно было глядеть, как медленно двигались по рельсам вагоны, сталкиваясь буферами, и забавлял меня маневрирующий паровоз с тогдашней смешной трубой в виде толстой воронки. Все это были самые ранние мои впечатления. Из окон моих я видел дважды пожары и с восторгом смотрел, как пылали деревянные дома и бушевало пламя но почему-то не было страшно , а раз пришлось увидеть и весьма замечательное и единственное явление: я уже шел «к Морфею» как любил выражаться мой папа , но он меня поставил на подоконник и, показав на совершенно пурпурное небо, объяснил, что это, как тогда утверждали, пепел от извержения кратера Кракатау, прилетевший из страшно далеких стран, который взвился выше облаков и теперь освещался заходящим солнцем 5 , — что я и запомнил.
By using our site, you agree to our collection of information through the use of cookies. To learn more, view our Privacy Policy. To browse Academia. Музей и революция года в России: судьба людей, коллекций, зданий из цикла «Музей и война» : сборник докладов всероссийской конференции, 15—17 ноября г.
Часть вторая. Часть третья. Часть шестая. Во всей советской прозе, на мой взгляд, катаевская была самой яркой и зрелищной. А пребывание его имени в траве забвенья для меня очевидность и несправедливость.
